Адам говорит, сегодня знаменательный день. Начало, к которому все так стремились, наконец-то будет положено. Наслаждайся шоу. Как всё должно было быть на самом деле? Всего-лишь маленький червяк, прогрызающий твердую почву. Разведчик, бегун. Первопроходец. Она так называлась — программа, которую Белла написала от и до, всего-лишь с небольшими правками Адама. Которые она проверила. Снова, и снова, и снова. Как это случилось?! Почему — она не спрашивает, потому что знает.
Мысль — как вспышка молнии. И звук такой же. Это ты виновата во всём.

«Уходим в оффлайн, связи не будет какое-то время».

Белла морщится, выдыхает, отворачивается от сцены. Совсем скоро должен выйти отец, и тогда она снова обратит внимание, а сейчас она просто скучает. Рядом — родственники, Сестра. Белла сказала тогда что пойдет на праздник только ради неё. Солгала? Нет, конечно. За представлением можно наблюдать и перед монитором, с пачкой чипсов и огромной чашкой кофе. Она бы не простила, пропусти Белла такое мероприятие. Отец спустя, казалось, тысячу лет наконец-то вышел к людям, но благоговение почему-то не приходило. Может, всё дело в том, как Белла смотрела на отца? Иисус, Будда, Брахма, Один Всеотец, Кетцалькоатль. Грейсон Саттон. Бог нового мира. Бог лживого мира, которого многие любили, но больше — ненавидели. А что Беллатрикс? Бога не существовало. Всегда был только отец, наставляющий, направляющий, любящий отец. Но не для других. Благодаря ли матери? Женщина сделала Бога человечнее?
Это не важно. Потому что иные вопросы должны занимать сейчас всех кто хочет изменений. Всех, кто связан кровными узами с Грейсоном Саттоном.
Бог ли обращается к народу, призывая воздать благодарность прогнившему городу?
Или
Человек?

Перед глазами бегут строчки двоичного кода, застилая глаза, мешая рассмотреть происходящее даже с самого роскошного места. Нет, это не нули и единицы, это — слезы. Непрошеные, незаметные, словно защитный механизм — они появились раньше, чем тело отца успело коснуться подсвеченного разноцветными плитками пола. Вычурное платье сжимает грудную клетку. Должно быть не так! Это неправильно!
Крики и возгласы, приказы и проклятия, стоны и предсмертные хрипы — всё смешалось в одну жуткую какофонию, кажется, без смысла и порядка — но прислушайся, и найдешь ритм, он подхватит, унесет прочь. Так пропала Веро. Её смыло течением прочь, но рука, сжимающая ладонь сестры, всё еще теплая. Всего несколько минут назад, до того как всё случилось. Не стоило отходить, не стоило оставлять сестру даже на мгновение. Но токен вибрировал — это сообщение от группы. Затем — Белла чувствует, как проваливается куда-то глубоко, тонет, а пальцы уходят всё глубже в вязкую жидкость. Это кровь. Кажется, Белла бежала. Кажется, упала на кого-то, отдаленно знакомого; она видела его мельком, на приеме или в корпорации. В горле — ком, который не сглотнуть. Скатывается с остывающего тела, отползает прочь, дальше. Вокруг только хаос, тот самый, о котором она так мечтала. К которому готовилась. Может, именно потому она не паниковала так сильно, может из-за этого смогла наконец-то вдохнуть, словно мертвая хватка расцепила свои пальцы, а кровь — смысла первое, и самое страшное.
Она пытается встать, и сейчас уже нет дела до неслышного, на самой границе, звука. Так рвется дорогое платье, которое они вместе с Веро выбирали весь вечер. Уже нет дела до окровавленных ладоней, потому что это не её кровь, потому что... потому что всё еще впереди.

Наслаждайся, отзывается в голове металлический, вкрадчивый голос, который Белла сама проецирует, потому что ни разу не слышала Адама, — это разве удивительно? Он тоже. Наслаждайся бойней, которую ты устроила, сама того не ведая. Это должно быть не так! Это всего-лишь шум, белый шум! Они должны просто вести себя иначе! Говорить наоборот, косить на оба глаза, черт, да что угодно — только не желать убивать!
Проба пера, тестовый режим, проверка собственных сил. Доказательство того, что CIAI могут что-то изменить.
И они изменили.
Всё.

Она кричит, надрывает голос. Зовет, зовет, снова и снова пытается найти своих братьев, Одина, Веро... с Веро был Рагнар. Туфли потерялись несколько шагов назад, и теперь она бежит босиком, скатывается по лестнице кубарем. Боль. Боль... боль отдается не чем-то неприятным, но напоминанием — она жива, эндорфинами в кровь и адреналином. Она почти наслаждается этой болью, и если бы не обстоятельства — кто знает... вперед её гонит не боль, но страх. Вирусу подвержены только репликанты, но все, все без исключения.

Прости меня, Веро, прости... это моя вина...

По коридору и прямо, мимо кровавых пятен, мимо мертвых тел, куда-то, где её должно ждать освобождение. Токен слабо вибрирует. Одно сообщение за другим в режиме «без звука» раздражает кожу. До странного безлюдно. Пусто.
Строй, строй, строй свой порядок. Сейчас. Действуй.
Свет в коридоре сменяется на багрово-красный от аварийных ламп. Сбоку — дверь, открытая. Внутри темно, но пальцы шарятся по стене в поисках выключателя. Вспышка, лампочка мигнула, выцепляя подсобное помещение, заставленное швабрами и вёдрами, порошками и чем-то еще... не пустующее, потому что в дальнем углу — сгорбленная фигура с кроваво-красными пятнами на некогда белоснежной форме уборщика.
Еще мгновение, растянувшееся казалось в бесконечность. Натужный звук... нет, не звук — рык, гортанный, потому что горло у репликанта повреждено. Щелк. Пальцы автоматически скользят по выключателю и свет гаснет.
Ноги наконец-то начинают двигаться, сначала медленно, Белла пятится прочь от двери, а затем упирается в стену. Черный проем подсобки — как зёв зверя, такой же рык.
Она поворачивается и бежит, скользя босыми ногами по залитому кровью помещению, мимо таблички «осторожно: мокрый пол», скользит, а затем падает. Некогда думать, некогда спрашивать себя — она резко разворачивается и выставляет вперед ногу, на которую зверь и налетает, останавливается, скользкими пальцами пытается обхватить лодыжку, давит, нависает, а затем летит назад, не удержавшись. Один бы гордился — пинок вышел что надо. Не профессиональный, но — эффективный.
Чувства — как тогда, много лет назад, когда сердце бешено колотилось, стоило пройти мимо поста полиции Второго дистрикта, принимая совершенно невинный вид, словно она тут и жила, но никак не в Первом. Да и какое им дело? Но страшно...
Чувства схожие, но ситуация — страшнее, нет желания улыбаться собственным мыслям, ведь тогда она знала что вернется домой, а сейчас...
сейчас её Грейсона Саттона больше нет, её отца, бога...
Снова рвется платье когда Белла вскакивает на ноги, наступая на волочащийся подол, легкий и воздушный раньше, а сейчас — как тряпка.
С трудом поднимается и смотрит вниз: хрипы всё тише — это воздух выходит из легких прямо через рваную рану на горле точно так же, как кровь из разбитой головы. В этом есть что-то... даже красивое, если подумать. Только некогда. Шаг за шагом, сначала не оборачиваясь, она отступает назад, удерживая в поле зрения еще одно, новое тело. Третий дистрикт научил её не поворачиваться к опасности спиной.
Когда сверху раздаются выстрелы — она вздрагивает, невольно поднимает глаза к потолку, чувствуя как желудок сворачивает в тугой узел, а съеденные накануне роллы подступают к горлу. Неприятный привкус собственной рвоты заполняет рот, но не выходит дальше. Отвратительно.
Тишина.
Снова.

Сколько времени прошло? Вечность, если по ощущениям. Белла стоит и ждет продолжения канонады, словно примерзла к месту. А воображение рисует ужасные сцены, переломанные кости и изрешеченные тела родных и друзей. Веро... Веро... я найду тебя. Даже брошенная.
Один не имеет права не справиться.
Он увидит, что Рагнар — такой же. Он защитит.
А если нет?
Токен вибрирует в последний раз. Белла приходит в себя. А затем — набирает сообщение дрожащими пальцами. Помни: никаких голосовых сообщений. Её друг должен помочь. Её токен не должен работать, так же, как и у остальных. Но работает ведь. Защищен. Экранирован.
Потому что она знала о глушилке.
Он обязан позвонить в полицию. Куда угодно.

Скоро коридор кончается и она выходит на открытую площадку, трибуны, с которых так хорошо видно весь этот беспорядок, весь этот... хаос.
И сверху видит почти всё: сестру, живую, Рагнара и Одина; своих любимых. Выстрел. Снова.
Сердце останавливается.
Прости меня, Веро, что тебе пришлось сделать это. Это моя вина.

Белла бежит вниз — как может, осторожно, потому что вся в крови, потому что может привлечь чужое внимание. А затем — кричит, голосом охрипшим, горлом пересохшим.

— Вероника! Один!

И падает. Кубарем скатывается вниз. Мир дрожит так забавно. И совсем не больно. Встает с трудом, ковыляет, а затем — обнимает сестру и улыбается.
— Я тебя потеряла... прости.